О детях

И тут я хочу коснуться вопроса о детях. Современная наука идет навстречу тому, во что Церковь верила изначально: что в момент, когда зарождается существо, в нем есть вся полнота человечества, он уже человек. Можно сказать, что воплощение Христа совершилось в момент, когда архангел Гавриил обещал Деве Марии рождение Сына и Она ответила: Се, Раба Господня, да будет Мне по слову твоему... И так же бывает и в браке. В момент, когда зарождается ребенок, все будущее впереди, и теперешняя наука открыла замечательные вещи. Она открыла, что очень рано, как только начинает формироваться ребенок, он может воспринимать не только то, что свершается в матери, но и вокруг нее. До него доходят звуки, до него доходит дрожание воздуха, через свою мать он делается частью всей окружающей среды. Церковные наставники часто говорили о том, что как только зарождается ребенок, надо знать, что до него доходит все, что свершается с матерью или с отцом, или с окружением. Поэтому матери рекомендовалось молиться, но не формально, не только произносить молитвы, не только молитвословить, а общаться с Богом, делиться с Ним всей своей радостью, всем своим трепетом, дать Богу действовать в ней. Но также рекомендовалось молиться вслух, — хотя тогда этого не знали, но теперь мы знаем, что звук этой молитвы непонятным образом доходит до зародыша и до постепенно формирующегося ребенка. Если молитва произносится благоговейно, тихо, вдумчиво, ребенок постепенно внутренне формируется и уже приобщается к тайне материнской молитвы. Это изумительная мысль.

Когда ребенок родится, необходимо продолжать молиться над ним, над колыбелью, петь ему церковные песни, молиться церковными словами. Он еще слов не понимает, но через звук голоса может воспринять молитвенную настроенность и через нее ожить к области молитвы, области приобщенности к Богу.

А затем наступает другая череда, когда ребенок делается больше и уже может сам как-то участвовать в жизни. И то, что с ним совершается тогда, может играть колоссальную и решающую роль. Если в семье раздор, крик, взаимная вражда, то это разбивает целостность его души; каждый окрик потрясает его душу и порой вдребезги разбивает ее, как стекло может разбиться от громкого шума.

Но еще другое. По мере того, как ребенок слышит молитвенные слова, приобщается к их звучности, они делаются частью плоти и крови его. И тут я хочу вам дать замечательный пример, который у меня остался на душе.

Был у нас здесь певчий, Петр Васильевич Федоров. Он обладал потрясающей красоты басом и всех нас вдохновлял своим пением. В какой-то момент он заболел раком, лег в больницу. Я его посещал каждый день. Первое время мы с ним молились и пели вместе, я — неумело, потому что у меня нет достаточно слуха и голоса — пел молебен о его выздоровлении и о его родных, которых тогда не было при нем. Потом он стал слабеть, и я пел один. В какой-то день я пришел, и старшая сестра мне говорит: “Могли бы не приходить, — он без сознания, умирает”. Я вошел в его комнату. По обе стороны кровати сидели его жена и дочь, которые только что приехали из далекой Японии и застали его уже без сознания, умирающим человеком. Я вспомнил тогда то, что он мне говорил, как молитвенные слова переплелись с его душой, и, сказав жене и дочери сесть рядом, стал на колени и начал, как умел (т. е. плохо) петь ему великопостные, страстные песнопения. И постепенно мы все увидели, как его сознание возрастает в нем, возрождается, поднимается, и в какой-то момент он открыл глаза. Я ему сказал: “Петр Васильевич! Ваши жена и дочь сидят налево от вас. Вы умираете; проститесь с ними”. Они простились спокойно, глубоко, трогательно; и потом я сказал: “А теперь можете спокойно умереть”. Он ушел в забытье и вскоре умер. Так вот, эти песнопения, которые он пел всю жизнь, его вернули к жизни на тот короткий срок, который был ему нужен, чтобы не оставить жену вдовой и дочь сиротой без последнего прощания.

И еще один пример, который меня тоже очень поразил, из области того, что остается в душе ребенка, когда ему дано слышать церковные песнопения и их петь. Много лет тому назад на Трехсвятительском подворье был очень старый дьякон. От старости он в значительной мере потерял голос, но пел на клиросе, так как единственно он мог каждый день это делать. Как-то я с ним оказался на клиросе. Он читал и пел, я, как мог, пел. Но он читал и пел с такой искрометной быстротой, что мне не удавалось уследить даже глазами по книге. Когда служба кончилась, я ему сказал: “Отец Евфимий! Вы сегодня украли у меня всю службу; но что хуже — вы украли ее и у себя, потому что вы не могли понимать то, что произносили”. Он заплакал и мне сказал: “Ты меня прости! Но знаешь, я родился в страшно бедной деревне, меня родители прокормить не могли и пяти лет отдали меня в монастырь. Там я прожил до революции, там научился читать, петь, каждый день я слышал эти службы, они стали частью моей души. Когда я вижу эти слова, мне не нужно их читать; когда я слышу эти песнопения, мне не нужно на них сосредотачиваться: как только я вижу слово — словно Божия рука касается какой-то струны в моей душе, будто в моей душе арфа, и вся душа начинает петь. Поэтому я пою так быстро, что арфа поет, душа поет, — это мне было дано слово за словом в течение всего моего детства и моей зрелой жизни”…

Вот что мы можем дать ребенку; и вот что представляет собой брак, где в сердцевине находится Господь Иисус Христос, благодать Святого Духа, и где действует тайна единства во Христе.

Митрополит А. Сурожский